Cоветский и российский певец, мультиинструменталист, автор песен, поэт, композитор
Александр Борисович Градский.
Ему было 72 года.
Два года назад я ходила на концерт, который организовывал Александр Градский. Он организовывал его для своих подопечных, которых “подобрал” на проекте “Голос”, но и сам пел с ними. Мне довелось наблюдать как он руководит всем коллективом. Он координировал музыкантов, звукорежиссёра выступающих. Старался показать своих ребят как можно выгоднее. Меня поразило, что он не только талантливый музыкант и великолепный исполнитель, но и изумительный организатор.
Его мощный голос с узнаваемым тембром, умение виртуозно владеть голосом и невероятный диапазон исполнения не оставляли никого равнодушными. Для меня неизгладимое впечатление произвели песни к фильму “Граф Монте Кристо”. Думаю, что в них вся мощь таланта Александра Градского. И он будет продолжать жить в своих песнях и через них возрождаться в наших душах.
«Я бы многое отдал, чтобы еще раз услышать пару слов одобрения, увидеть улыбку, пожать руку, услышать историю давних лет, даже крик и гневный топот… Как ты мог, Саш Борисыч?! На кого я буду ворчать в кулуарах?! Кого любить и бояться?! Злиться и заискивать?! Прислушиваться и запоминать, делая вид, что и так все знаю?! Я в гребанном шоке! Вы б сказали: «Леня, не ругайся! Это моя роль». Не доиграли Вы свою роль, дорогой наш АБ», — сквозь слезы пишет исполнитель.
также признается, что раньше мог позвонить Градскому в любой момент и посоветоваться, чтобы вместе принять какое-то решение. Но теперь этого больше никогда не случится. «Прощайте, дорогой мой. Пусть земля Вам будет пухом. Я буду помнить. Всегда». (Л. Агутин.)
Михаил Полицеймако вспоминает о Градском: Я вообще не понимаю, что происходит…Как же так …Градский! Боже мой …Один из лучших ныне уже там. Сейчас уже поздно говорить, судить, разбираться. Только скорбеть, помнить и пересматривать его шедевры. В году 2007-ом я вёл одно мероприятие под Новый год. Естественно все пили, ели, было шумно и весело. Я, как трусливый заяц, бегал от столика к столику пытался шутить и мечтал о завершении этого шабаша. В программе, в конце стояло выступление Градского. Он приехал, как-то неуклюже я его объявил. Он вышел и минуты две молча смотрел на это все. Потом тихо сказал в микрофон: -Как-то странно: вы будете жевать, а я вам классику буду петь … 45 минут, разинув рот и крича ” Браво!” человек двести сидели не дыша, не жуя. Спасибо судьбе, что я видел и слышал это вживую. Вечная память мастеру!”
Мне вот сейчас кажется, что мы сдали Россию. Подло, трусливо, со слюнявой улыбкой и бегающим косоглазием, со шмыгающим носом и трясущимися руками… Сдали не США, Европе, Украине и т.д. и т.п. – сдали тому самому “пролетарияту”, который долго ждал своего времени.
Это ж ведь ужас какой-то читать Полецеймако и иже с ним о Великом Мастере, Маэстро, реформаторе, Великом теоретике культуры цивилизации и нации, уникальном тонком педагоге, воспитавшим тысячи учеников, выдающемся композиторе, певце (не вокалисте! ПЕВЦЕ!), о человеке, вокруг которого крутилась вселенная! Полицеймаки запомнили только то, что написали. И это, видимо, долго вспоминали, чтобы засветиться среди “друзей”.
На всем пространстве соц сетей “траур”. Траур не по поводу потери Великого Градского – все сразу вспомнили единственную “партийную” песню, которую гениально исполнил Борисыч – “… ничто на земле не проходит бесследно…”
Не могу сказать, что я чувствую горе… Я чувствую холод, ужас, пустую страну, вой ветра… Жуть я чувствую.
Жизнь замерла тоже в ужасе – она никому не нужна, нужны “отзывы” Полицеймак, а Агутина, собственно, никто не слышит – ни о том, ни о том… Помолчи, Агутин, Помолчи Борисыч – дай поговорить Полицеймакам…
Мягких облачков, Маэстро, прости нас, что не уберегли. Мы еще многих не убережем, но… Полицеймак слишком много – “… ничто на земле…” Им главное, что НИЧТО и НА ЗЕМЛЕ.
“Остановимся, помолчим, послушаем…”
Этого хотел Борисыч. На это рассчитывал.
“Надо чуть подождать, промолчать, стиснув зубы,
Когда вымрет вся сволочь, не успев за собой подтереть.
Отгремят барабаны, охрипнут тромбоны и трубы.
И нам будет что вспомнить, о чем говорить или петь.
Мы надолго запомним свиное и наглое рыло,
Эти шутки, ужимки и твердый уверенный шаг.
Как оно сладко пело и как оно зло говорило,
Нам развесив лапшу на усталых и вялых ушах.
Надо что-то понять и начать кое в чем разбираться,
Ну пускай запоздало, но все-таки надо начать.
И хоть память о прошлом имеет обычай стираться,
Все же надо прорваться, сквозь кордоны гондонов прорваться,
Всею силой прорваться, чтобы искру свободы зачать.
Надо все же успеть что-то высказать или услышать,
Где-то перетерпеть, не влезая в бессмысленный спор,
И стихи свои петь, и дышать тем, что послано свыше,
Жизнь крутить и вертеть, и не видеть потери в упор.
И пускай кормят наc своей вонью газеты.
Обдурят лишь того они, кого можно легко обдурить.
Ведь не нужен компас, чтобы знать, где клозеты.
Мы по запаху чуем, где давно уже начало гнить.
Создавая кумиров на месте пустом и унылом,
Называя их так, как не будут их звать никогда,
Мы, наверно, надеялись, что в этом мире, убогом и стылом,
Пусть хоть что-то нам светит, хотя бы такая звезда.
И не веря в судьбу, и не чувствуя истины в водке,
Мы по-прежнему пилим тот сук, на котором сидим.
Продолжая борьбу и участвуя в общей разводке,
Мы друг друга не видим и не ведаем, что мы творим.
И в компании сучьей мы живем нашу жизнь, замечая
Лишь часы и мгновенья ее, и надеясь на то,
Что какой-нибудь случай избавит от зла и печали
И пошлет вдохновенье, пусть его не оценит никто.
И пошлет вдохновенье, пусть его не оценит никто.”
(Александр Градский)