Нам было по восемнадцать,
и схема сложилась полностью.
Тут я остановился
и бросил: "Ну что ж, прощай!"
Мы оба были гимнасты.
Занятия кончались в полночь.
Стояли мы у развилки,
и свет лежал на плащах.
Я жестко добавил: "Хватит
и вздохов, и слез комедий!"
Я был непонятно резок,
загадочно гневен был,
потом развернулся круто
и поступью мерно-медной,
с утроенным как бы весом,
двенадцать шагов отбил.
И словно труба пропела,
едва только я услышал
летящий за мной вдогонку
знакомый стук каблучков.
(О сладостный яд победы!
Ты вроде летишь все выше,
но падая! И вся тонкость -
что именно в грязь ничком!)
Но мало мне и победы!
Признания пораженья
я требую! (Чем ты мельче,
тем больше требуешь ты.)
И через плечо - по схеме:
"Ну что тебе?" - с раздраженьем.
И схема туза мне мечет:
"Не буду больше. Прости".
- Чего ты больше не будешь?
- Не знаю. Всего, что хочешь.
Ну, если так, то, наверно,
прощенья момент настал.
И плащ мой ее вбирает,
и только трясутся плечи,
и схему закономерно
венчает хеппи-финал...
...Но как-то теряет цену
законное ликованье,
когда, словно преступленье,
взросло оно на стыде.
И я ненавижу схемы,
и эта, что перед вами,
и первою, и последней
осталась в моей судьбе.
Противно, когда по схеме
людей обзывают "массы",
и лозунги по макушкам
пощелкивают кнутом.
Но, жизнь проведя со всеми,
в любом человеке мастера
вижу я, а не пешку,
и, верно, умру на том.
В упор я не вижу "массы",
но есть Человек и Мастер!
На том я стою полвека,
и значит - умру на том.
15 октября - 5 ноября 1987
