Егоров Вадим
Оголила за окном верба веточки,
потянулись за моря гуси-уточки…
Говорит мне моя дочка-шестилеточка:
“Папа, можно мне тебя на минуточку?”
Папа что же – папа все может вытерпеть.
Папа – как Хемингуэй – в грубом свитере.
“Если надо, – говорит, – носик вытереть,
щас я маму позову. Мама вытерет”.
Но на папину беду
так сказала дочь папаше:
“Папа, в нашем детсаду
есть такой Горелик Саша.
Он, как я, не ест омлет,
он ужасно синеглазый,
и за все свои шесть лет
не уписался ни разу”.
Разговор неотвратим:
“Говори мне, дочка, прямо –
что хотите вы?” – “Хотим
вместе жить – как ты и мама.
Вместе, папа, под дождем,
вместе – в град, в жару и холод.
А с детьми мы подождем
до конца начальной школы”.
Чую – весь я аж горю,
чую – рушатся устои.
“Слушай, дочка, – говорю, –
это дело не простое.
Как мне маме объяснить?
А жилплощадь? А финансы?
Надо чуть повременить –
ну хотя бы лет двенадцать”.
“Что ты, папа, – был ответ, –
это даже слушать странно:
ведь через двенадцать лет
я совсем старухой стану.
Не могу я ждать ни дня –
вам совсем меня не жалко –
ведь Саша плюнет на меня
и уйдет с Козловой Алкой!”
Чую – близится гроза.
Дочь глазами так и жалит,
а потом на те глаза
бабьи слезы набежали.
Бабьи слезы, а потом –
ай да дочка, ну, умора! –
начался такой Содом…
я б сказал – Содом с Гоморрой.
“Что ты, папа, “ох” да “ах”! –
времена переменились:
нынче, папа, в детсадах
все давно переженились.
Только я одна иду –
все направо, я – налево…
Да меня уже в саду
называют старой девой!”
Перешла на ультразвук моя деточка.
Я на все уж был готов – но вот туточки
говорит мне мой сынок-семилеточка:
“Папа, можно мне тебя на минуточку?”…
1982